Историческая справка:
В чём главное отличие человека от животного? В абстрактном мышлении, то есть в способности делать выводы, заключения и предположения на основании некой частичной информации. Однажды прямоходящее существо посмотрело на упавшего со скалы родича и вдруг поняло: оно тоже рано или поздно умрёт. А второй уже окончательный рывок был сделан, когда существо поняло, что обладает свободой выбора: может стоять на скале и смотреть сверху вниз, а может лежать под скалой и никак не реагировать на происходящее вокруг. Достаточно сделать один единственный шаг.
Человек научился лишать себя жизни сознательно, намеренно и быстро очень давно – задолго до изобретения колеса и покорения огня. Это подтверждается трагической историей тасманских туземцев, истребленных белыми поселенцами: аборигены находились па очень низкой стадии материального развития, однако уже знали, что, если жизнь становится невыносимой, её можно прекратить.
У одних племён самоубийство было распространено в большей и почиталось одним из дозволенных стереотипов поведения, других табуировалось и сурово каралось, но тем не менее всё равно присутствовало в культуре.
В древней Европе (у датчан, готов) этот ритуал сохранялся вплоть до христианской эры. У вестготов была так называемая «Скала предков», с которой бросались старики, не желавшие обременять собой сородичей. Такой же обычай описан у испанских кельтов. На острове Кеос во времена античности старики украшали головы венками и устраивали весёлый праздник, в конце которого пили цикуту.
В голодных горных деревнях провинциальной Японии старики и старухи, которые больше не могли работать и чувствовали, что превратились в обузу для своих детей, требовали, чтоб их отнесли в горы и оставили там умирать голодной смертью.
Жители Меланезийского архипелага, сохранявшие родоплеменной строй ещё в 20-е годы нашего века, воспринимали самоубийство без осуждения. Это был вполне укорененный способ самонаказания (в виде извинения или кары за нарушение табу) и даже мести. Меланезийские самоубийцы прыгали с высокой пальмы или принимали отраву.
В доклассовых сообществах, находящихся на чуть более продвинутой стадии развития, появляются первые ограничения против самоубийства как наносящего ущерб общине. Во многих племенах Нигерии, Уганды и Кении, изученных в начале века, суицид считался безусловным злом. Родственникам самоубийцы запрещалось прикасаться к трупу. Злодеяние требовало обряда очищения: дерево, на котором повесился преступник, сжигали, той же участи подвергалось его жилище. Родственники должны были принести искупительную жертву – быка или овцу.
В античном обществе отношение к суициду менялось от терпимого и, в отдельных случаях, даже поощрительного в ранних греческих государствах к законодательно закреплённому запрету в поздней римской империи.
Государственные мужи Древней Греции признавали за гражданами право на уход из жизни лишь в некоторых случаях. Часто разрешение на самоубийство давалось осужденным преступникам (вспомним историю Сократа). Самоубийство, совершённое без санкции властей, строго осуждалось и каралось посмертным поношением: в Афинах и Фивах у трупа отсекали руку и хоронили её отдельно.
В Афинах и ряде других городов имелся особый запас яда для тех, кто желал уйти из жизни и мог обосновать своё намерение перед ареопагом.
В Риме особенно после создания империи, строгость закона по отношению к добровольной смерти усугубилась. В кодексе императора Адриана легионеру за попытку самоубийства полагается смертная казнь: «Если солдат попытается умертвить себя, но не сумеет, то будет лишен головы… в том случае, если только причиной тому не были невыносимое горе, болезнь, скорбь или иная подобная причина». Далее названы иные смягчающие мотивы: «усталость от жизни, безумие или стыд».
Но, как и в Древней Греции, относительная свобода распоряжаться если не собственной жизнью, то собственной смертью предоставлялась только свободным жителям империи. Самоубийство раба влекло за собой показательные акции устрашения. Чтобы при продаже живого товара покупателю не подсовывали рабов со скрытым браком – склонностью к депрессии, - существовал специальный закон, предусматривающий нечто роде «гарантийного срока»: если купленный раб кончал с собой в течение 6 месяцев после заключения сделки, продавец был обязан вернуть покупателю полученные деньги.
Наступила эпоха, когда человек был неволен распоряжаться ни своим телом, ни своей душой. И продолжалось это больше тысячи лет.
В средневековые времена христианство повело страстную, непримиримую борьбу с самоубийцами, продолжающуюся и поныне. И оно не смогло бы добиться такого авторитета без страстотерпцев, добровольно шедших на крест или на арену цирка, в пасть голодным хищникам. Первая атака была предпринята на Арльском соборе 452 года, где суицид впервые был объявлен преступлением, а те, кто его совершают, - «объятыми диавольским безумством». В 533 году Орлеанский собор, следуя пожеланию судебных властей, отказал в христианском погребении самоубийцам из числа осужденных преступников, ибо, совершив самосуд, они обманывают закон, уходят от положенного наказания. Следующий шаг был предпринят на Бражском соборе 563 года, введшим карательные санкции против всех самоубийц: им отказали в церковном отпевании и погребении.
Христианская церковь относилась к самоубийству гораздо непримиримее, чем к убийству. Эта явная несправедливость аргументировалась тем, что убийца еще может раскаяться в своём злодеянии, а самоубийца такой возможности лишён.
В средневеково Цюрихе утопившихся зарывали в песок возле воды; зарезавшихся выставляли на поругание, вонзив в деревянный чурбан орудие самоубийства. В Меце тело грешника засовывали в бочку и пускали по Мюзелю – подальше от осквернённого родного города. В Дании самоубийцу запрещалось выносить из дома через дверь – только через окно, тело же не предавали земле, а бросали в огонь, символ адского пламени, куда уже отправилась душа грешника. В Бордо труп вешали за ноги. В Аббевиле тащили на рогожке по улицам. В Лилле мужчин, воздев на вилы, вешали, а женщин сжигали.
При таких строгостях самоубийства происходили редко и вызывали у средневековых европейцев мистический ужас. Самоубийцы наряду с еретиками и закоренелыми преступниками считались источником кадров для вампиров, привидений и прочей ночной нечисти (отсюда и кол в сердце – как мера предосторожности).
Однако с зарождение концепции гуманизма варварство стало уходить в прошлое. Нравы смягчились, нетерпимость постепенно выходила из моды, а жестокость и суеверие из похвальных качеств перешли в разряд постыдных. Европа вступала в новые времена.
Первым защитником самоубийц был Монтень, оправдавший «благородное самоубийство» и восхищавшийся доблестными женщинами античности, жертвовавшими жизнями во имя долга и любви.
Первые симптомы послабления проявились и раньше. Чрезмерная суровость светского и церковного закона была трудноприменима на практике – и по эмоциональным и по материальным соображениям. Люди всё равно убивали себя, невзирая на земные и небесные кары.
Восемнадцатое столетие завершилось тем, что признало за человеком право на жизнь. Это поставило перед юристами сложную задачу: является ли это право одновременно и обязанностью? Ни в одной из конституций и деклараций прав человека этого не утверждалось. Если у человека есть юридическое право жить, стало быть, он может и не воспользоваться этим правом, то есть, прекратить своё существование. Понадобились долгие десятилетия, чтобы уголовное законодательство различных стран было приведено в соответствие с их Основным законом.
Во второй половине XIX века в цивилизованных станах самоубийц уже не подвергали публичному поношению, но закон по-прежнему был суров по отношению к те, кто пытался уйти из жизни, но не сумел. В 1881 году законодательное собрание штата Нью-Йорк определило неудачливым самоубийцам наказание в 20 лет тюрьмы.
Из жуткого, табуированного призрака, загонного в самый угол общественного сознания, суицид превращался в мощное, многокомпонентное явление, в котором сочетался кризис религии, изменения мироощущения личности, социальный кризис, распад патриархальной семьи и множество иных факторов, заслуживающих серьёзного изучения.
А потом настал XX век, который называют веком социальных революций и веком технического прогресса, веком космоса и веком атома, веком мировых войн и веком массовой культуры.
В душе человека XX века произошло вот что: огромное и постоянно увеличивающееся количество людей в разных частях планеты перестало хотеть жить.
А ведь XX век при всех его злодеяниях и потрясениях, невероятно обустроил существование человека, окружил его комфортом и удобствами, невообразимыми сто лет назад – причём более всего материальный уровень жизни вырос именно в тех странах, которые сегодня лидируют по уровню самоубийств.
В результате технической революции, индустриализации и урбанизации патриархальный мир прошлого столетия был разрушен. Человек утратил контроль над непосредственно окружающим его жизненным пространством, нарушился сам масштаб взаимоотношений личности и общества. Мир стал слишком большим и оттого чужим.
У большинства землян изменилась этическая мотивация поведения, человек стал гораздо более зависим от внешнего мира.
Траектория русского суицида поражает своей причудливостью и непредсказуемостью. На протяжении истории кривая самоубийств то стелилась к самой абсциссе, то круто взмывала вверх, обгоняя самые неблагополучные страны. Все фрагменты встанут на свои места, если вооружится ленинской теорией о наличии во всяком этносе двух наций и двух культур. В России давно уже существуют две нации – и не то, чтобы бесконфликтно. Незримая, но вполне реальная граница проходит через духовно-культурный комплекс, складывающийся из образования, воспитания и мировоззрения. «Интеллигенция» и «народ» традиционно находились в ситуации неразделённой любви первой ко второму.
В XX веке суицидальная картина в России существенным образом трансформировалась. «Народный» суицид утратил религиозную составляющую и приобрел чисто бытовые черты: пьянство, нужда, неустроенность. В послереволюционный период развалилась одна классовая иерархия и на её обломках возникла другая, бурно развивалась промышленность и росли мегаполисы, распался крестьянский уклад, ослабел семейный институт, утратила общественное влияние религия.
Как только закончилась гражданская война, новая Россия принялась стремительно догонять индустриальные страны по суицидальным показателям. Самоубийства шли волнами: с введением НЭПа и первых номенклатурных привилегий стали стреляться твердокаменные большевики; с отменой НЭПа стали вешаться «совбуры»; резко возросло количество бытовых самоубийств.
К концу двадцатых статистика самоубийств приобрела столь тревожный вид, что партия перевела её в разряд секретных и достоверный учёт прекратился. Лишь в середине 80-х суицидная статистика снова стала открытой.
У человечества сегодня много проблем, и суицид – лишь она из них, не самая заметная, но самая трудноразрешимая. С точки зрения философии – главная. Стоит ли жизнь того, чтоб дожить её до конца? Должен ли человек покоряться пращам и стрелам яростно судьбы?
". Вот. Глупо конечно, сейчас я это оч хорошо понимаю - на самом деле все было хорошо и даже замечательно местами, но вот грустному ребенку казалось иначе. Разрешилось дело просто - купила таблеток (снотворное какое-то), пришла домой... Села, посмотрела на них... подумала что надо еще полы помыть, уроки сделать, всякие компроматные бредни повыбрасывать - стыдно же будет если секретики твои узнают )) И пока думала так вот ни о чем, поняла что на себя руки никогда наложить не смогу и не стану - глупость все это... И с тех пор как бы трудно ни было, такого решения проблемы даже как вриант не было. Вот ) 
